Тут на всех одна жизнь. Чаще погибают все разом. 7 апреля — День памяти погибших подводников

В этот день 1989 года в Норвежском море погиб «Комсомолец» — «К-278». Лодка возвращалась с боевой службы — на ней возник пожар в кормовом отсеке, потом она потеряла плавучесть, встала «на попа» и ушла кормой под воду. Люди на верхней палубе сыпались за борт. Из 69 членов экипажа 42 погибли.

Я помню это время — был организован штаб по спасению, оказанию помощи, но помощь пришла поздно — выжили только 27.

Весь мир обошла фотография, сделанная канадцами с воздуха — люди в воде цепляются за плот. А одно канадское судно, говорят, вообще прошло мимо. Зато на палубе его были видны люди с фотоаппаратами.

Люди всегда люди.

Многие остаются людьми.

А потом у нас был «Курск» — рушилась империя.

В России это действие всегда начинается с гибели кораблей. Они гибли в битвах за Севастополь, потом — в русско-японскую, потом пришел 1918 год, потом — Великая Отечественная, и вот уже безо всякой войны — 90-е годы — корабли умирали у пирса.

Флот то умирал, то возрождался, империя рушилась, империя строилась.

Тут все очень просто: есть флот — есть Россия, нет флота — нет России.

Зато есть дележ — сейчас же кто-то обязательно захочет отхватить небольшой кусочек.

Подводников в России всегда готовили так, что они должны были бы все полечь, но не отдать ни единого кусочка страны. Чуть больше ста человек — и более десяти тысяч тонн металла — корпус, механизмы, агрегаты, устройства. На каждого члена экипажа более, чем по сто тонн. И это все не тупое, это «умное железо». Тут если человек нервничает рядом с ЭВМ, она может просто заблокироваться, отключиться. У нас это называется: «темные силы электричества».

И с людьми тут поступают очень осторожно — никто никого не пихается, никто ни на кого не кричит — все друг друга берегут. Командир говорит спокойно — на него смотрят все. А как же — жизнь каждого — жизнь всех. Тут на всех одна жизнь. Чаще погибают все разом.

Экипаж первой лодки «Дельфин» погиб почти полностью при контрольном погружении у стенки завода. С той поры в вопросах гибели экипажа мало что изменилось.

Тут едят из одного котла. Тут никто не готовит командованию отдельные кушанья. Тут офицеры спасают матросов, а матросы идут в огонь, спасая офицера — тут все другое, чем там, где воздух чист и светит солнце. Под водой — только лампочки, никакого тебе света белого.

А можно попасть подо льды. Под льдинами на многие метры вниз уходят толстые, острые сталактиты — эти проткнут все, что угодно. Или — айсберг. Этот тихо журчит и хлюпает, и сводит акустиков с ума, идем-то вслепую, только акустики, только на слух.

Пожар — отсеки герметизируются. Немедленно. Это происходит на автомате.

Тут человек должен мгновенно превращаться в автомат, а потом — снова в человека — над погибшим тут рыдают в голос. Но это потом. Сначала — автомат, надо закрыться от погибающего переборочной дверью. И поставить ее на болт, чтоб он не открыл и не ворвался в отсек — за ним придет огненный вихрь и погубит всю лодку.

Пожар — выгорают сальники какого-нибудь забортного устройства, и в отсеке идет вода. На глубине она моментально превращается в туман — идет под большим давлением. Надо всплыть — всплывают, если могут — так вода больше не разбивается в мелкую, липкую пыль — образуется течь, с ней можно справиться.

«К-8», «К-19», «К-3», «К-219», «Комсомолец», «Курск» — некоторые из них навсегда ушли в море — список можно продолжить.

И он будет продолжен. Лодки гибли всегда и гибнут первыми, неизменным оставалась только доблесть. В ее честь и состоялась панихида в Никольском морском соборе, что в Петербурге. 7 апреля ровно в 12 часов.